— А ты мне скажешь?

— Нет.

— Вот почему я тебя не спросил.

— Кроме того, — добавил рыжебородый слуга, отворачивая голову, — у тебя хватило милости не спрашивать, почему я плачу. За это я тебе благодарен.

— Мы все испытываем печаль, друг мой. Однажды кое-кто сказал мне, что все моря на свете — это Слезы Времени, пролитые по любимым, которых потеряли. Может, это и неправда, но мне нравится такое сравнение. Я рад, что ты вернулся.

Мотак уныло улыбнулся. — Не понимаю, почему я так поступил. Я не собирался.

— Причина не имеет значения. Пойдем, вернемся в дом и позавтракаем.

Когда они дошли до последнего поворота, Парменион вытянул руку, останавливая Мотака. Выглянув из укрытия, спартанец посмотрел на улицу. Перед крыльцом снова были вооруженные люди, и Парменион поджал губы, когда гнев охватил его, но он справился с поднявшейся яростью, сделав глубокий вдох. — Выйди к ним, — сказал он Мотаку, — и объясни, что только что видел, как я бегал на тренировочном поле, и никого вокруг не было. Ты даже не погрешишь против истины, сказав это.

Рыжебородый фиванец кивнул и выбежал к ожидавшим. Парменион присел за низкой стеной и дождался, пока они пробегут мимо; потом встал и подошел к ожидавшему Мотаку.

— Теперь давай перекусим, — сказал Парменион.

Эпаминонд покинул дом прошлым вечером, однако до сих пор не возвращался. Его слуги не могли или не хотели говорить, куда он отправился, так что Парменион и Мотак сели завтракать не дожидаясь хозяина дома.

— Не должен ли я находиться с ними? — спросил Мотак, когда слуги вносили еду.

— Еще нет, — ответил Парменион. — Мы должны получше узнать друг друга. Ты был когда-нибудь слугой?

— Нет, — признался Мотак.

— А у меня никогда не было слуг.

Мотак вдруг усмехнулся и покачал головой.

— Что тебя так забавляет? — спросил Парменион.

Фиванец пожал плечами. — Когда-то у меня были слуги. Я могу научить тебя, как с ними обращаться.

Парменион широко улыбнулся. — Я справлюсь без инструкций. У меня не так много вещей, так что забота о моей одежде не обременит тебя. Мой режим… спартанский чтоли? У меня мало запросов. Но мне нужен кто-то, кому я могу доверять, и с кем мог бы разговаривать. Так что давай для начала назовем тебя не слугой, а иначе — ты будешь моим компаньоном. Как это звучит?

— Я был у тебя в услужении всего один день и уже получил повышение. Смотрю, работа с тобой открывает большие перспективы. Но дашь ли ты мне еще один день, прежде чем я присоединюсь к тебе? Есть дело, которое я должен завершить.

— Конечно. — Парменион пристально посмотрел на него. — Это… дело… могу ли я тебе в нем как-то помочь?

— Нет. Я справлюсь сам.

Мужчины закончили завтрак, и Мотак вышел из дома и направился через главную площадь к Тропе Мертвых. Он заплатил пожилому человеку двенадцать драхм и указал ему дорогу к своему дому.

— Я буду там на закате, — сказал он этому человеку. — Позаботься, чтобы плакальщицы кричали громче.

Мотак вернулся домой и переоделся в старый хитон: когда-то он был красным, но полинял до розового, цвета заката. Он ждал около часа, пока не пришли женщины. Их было трое, все одеты в траурные серые одежды. Он оставил их готовить Элею к церемонии, потом подпоясался мечом и кинжалом и отправился обратно на главную площадь.

Элея ушла. Ничто не могло ее теперь вернуть, но он надеялся, что она обрела счастье на том свете, воссоединившись с родителями. А он будет скучать по ней — и никогда ее не забудет. Он знал, многие мужчины вновь женились через какое-то время после смерти жены. Но только не Мотак.

Больше никогда, решил он, садясь и ожидая ночи. Когда я отправлюсь в странствие на тот свет, то разыщу Элею, чтобы вечность провести рядом с ней.

Солнце величественно опустилось, и звезды зажглись в небесах. На стенах запалили факелы. Фонари были вывешены на веревках, и слуги стали выносить столы на площадь, готовясь к приходу едоков. Мотак встал и скрылся в тени, терпеливо ожидая. Шли часы, и была уже глубокая ночь, когда спартанец по имени Клетус подошел к одному из столов и уселся закусывать. Мотак знал причину Клетусовой ненависти к Пармениону. Бегун Мелеагр не смог погасить все свои долги и был с позором отправлен домой. Без помощи Мелеагра Клетус может скоро обеднеть и будет вынужден отказаться от той вольготной жизни, которой жил сейчас…

Всё, чего хотел теперь Клетус — больше всего остального — это отомстить за себя спартанскому предателю, который их обманул.

Мотак мог понять его жажду мести.

Он дождался, пока спартанец доест, потом пошел за ним длинной дорогой к ступеням Кадмеи. Когда спартанец начал подниматься по извилистой тропе, Мотак осмотрелся вокруг. Никого поблизости не было. Он тихо позвал Клетуса по имени и подбежал к нему.

— У тебя есть для меня хорошие новости, человек? — спросил спартанец.

— Нет, — ответил Мотак, вонзая кинжал ему в шею, все глубже и глубже над ключицей. Клетус отшатнулся, хватаясь за меч. Мотак же с силой ударил его в лицо, затем освободил свой кинжал, разрезав яремную жилу. Кровь захлестала из раны, но Клетус все еще пытался атаковать, отчаянно махая мечом. Мотак скользнул назад. Спартанец упал и начал содрогаться в предсмертных конвульсиях.

Мотак побежал вниз по тропе к своему дому, снял покрытый кровью хитон и вымылся. Вновь переодевшись в тунику, которую купил ему Парменион, он вернулся в дом Эпаминонда.

Очень скоро наемные убийцы обнаружат, что их наниматель мертв.

Когда он вошел в дом, то нашел Пармениона в андроне, развалившегося на скамье.

Спартанец посмотрел на него. — Ты закончил свое дело?

— Закончил… господин.

— Уплатил долги?

— Я бы не назвал это долгами, господин. Скорее необходимыми хлопотами.

Когда Эпаминонд принес Пармениону весть об убийстве Клетуса, фиванец, казалось, был сильно огорчен случившимся.

— Я думал, ты не питаешь особого расположения к спартанцам, — сказал Парменион, когда они прохаживались по саду под огромной статуей Геракла.

Эпаминонд огляделся вокруг. В саду было мало людей, и ни одного в пределах слышимости. — Нет, не питаю; но дело не в этом. Я доверяю тебе, Парменион, но именно сейчас строятся планы, которые не должны быть нарушены. Спартанский офицер, командующий Кадмеей, был вызван для следствия. Говорят, он запросит дополнительные войска из Спарты, потому что опасается, что убийство может оказаться первый ходом в восстании.

— Что не соответствует истине, — заметил Парменион, — потому что, если бы это был первый ход повстанцев, ты бы знал об этом заранее.

Эпаминонд пристально посмотрел на него, и краска залила его лицо. Потом он усмехнулся. — У тебя проницательный ум — благо, он сопряжен со сдержанным языком. Да, я тот, кто хочет освободить Фивы. Но это займет время, и когда этот час будет близок, я обращусь за помощью к тебе. Я не забыл описанный тобою план.

Они присели у фонтана, который бил из рук статуи Посейдона, морского бога.

Парменион попил из бассейна под статуей, и оба собеседника сели на мраморные сидения под навесом.

— Тебе следует быть осторожнее, — посоветовал Парменион. — Даже слуги знают, что ты участвуешь в тайных собраниях.

— Моим слугам можно доверять, но я приму твои слова к сведению. Как бы там ни было, у меня просто нет выбора. Мы должны собираться, чтобы выработать план.

— Тогда встречайтесь среди бела дня, — предложил Парменион.

Вдвоем друзья вернулись по длинной улице к Вратам Электры, но Эпаминонд, вместо того чтобы зайти к себе домой, свернул налево в темную аллею, остановившись возле железных ворот. Он толкнул их внутрь и жестом пригласил Пармениона войти. Там был прямой дворик с высокими стенами, увитыми фиолетовыми цветами. За ним была беседка, укрытая крышей из ползучих растений, обвивающих сколоченные крест-накрест рейки. Эпаминонд повел спартанца в дом за двориком. В нем был маленький, разделенный андрон с шестью скамьями и двумя дверьми, одна из которых вела в кухню и ванную, а другая — в коридор с тремя спальнями.